Виктор Суворов - Выбор [Новое издание, дополненное и переработанное]
Потом за два дня и две ночи скитаний окончательно всю энергию порастерял. Уровень он совсем немного поднял-восстановил в воронке, пока спал, но в тюрьме все вновь растратил. Последний импульс отдал начальнику тюрьмы: забудь все.
Теперь чародей снова безоружен и беззащитен, как гюрза, весь свой яд драгоценный в интенсивных кусаниях израсходовавшая… Ей, гюрзе, яд растратив, прятаться положено, уходить в камни, отсыпаться, новый яд копить. Без яда гюрза не только беззащитна, но еще и малоподвижна, ее усталость томит, цепенеет она. Вот и чародею нашему тоже отдых нужен, нужен крепкий, долгий и глубокий сон. Сон без сновидений. Но у него нет сил приказать себе спать без сновидений. И негде ему спать. Вымыли его в тюрьме, выбрили, высушили, вычистили, выгладили, накормили и напоили… Оттого совсем ему плохо. Клонит его и ведет. Валит его в сон, как в обморок, как в смерть.
А из темной подворотни ему шепчет-поет самая главная уличная красавица Берлина:
— Чародей, ты ли это? Чародей, иди ко мне, я тебя согрею.
Покорно чародей за красавицей — в подворотню. В узкую щель за угольным ящиком. В темный пролом. В черный коридор. В загаженный дворик меж четырех глухих пятиэтажных стен. В железную дверь трансформаторной будки с черепом и костями. В узкий лаз под горячим гудящим трансформатором. Теперь — вниз меж оголенных кабелей того напряжения, от которого у идущего мимо чародея волосы дыбом, а у красавицы — волосы в разные стороны, как у русалки или утопленницы. Дальше — по скобам вниз, вниз и вниз. К теплу. Из глубин земных, из недр тепловой поток восходит: может, теплотрасса подземная рядом, может, вентиляция станции метро.
Толкнула она дверь…
5Завенягин кончен. Это знают все. Не позволял Завенягин вольного с собою обращения, да кто ж его спрашивает? Потому каждый к нему запросто: как, мол, брат Завенягин, дела идут? И по загривку его. Вроде ласково, вроде по-дружески. Но в дружеских жестах нескрываемая желчь презрения: валишься? Вот и вались, сука! Скорее высокую норильскую должность освобождай!
Был Завенягин кандидатом ЦК, теперь нет его фамилии в избирательных списках. Потому злорадство людское выпирает и никак не прячется.
— Эй, Завенягин, а тебя в списках нет! — Это сообщает ему каждый с какой-то радостью первооткрывателя. Ведь может оказаться, что сам Завенягин пока об этом не знает, так поскорее ему донести:
— Нет тебя в списках, Завенягин!
И за пуговку пиджака его берут всякие:
— Значится, так, Завенягин. Попомни слова мои: и на Норильске тебе долго не сидеть. Снимут тебя. Как пить дать. Не усидишь на Норильске. Уж я-то обстановку чую.
— А меня с Норильска уже сняли.
— Как сняли? Уже сняли? Когда сняли?
— Пять минут назад.
— Так чего же ты молчишь? Петр Иваныч, бегом сюда. Слыхал? Сняли Завенягина с Норильска. Что я тебе говорил?
— Я это и без тебя понимал. Трудно ли сообразить? Пост-то какой. Норильск — не фунт изюму. Слово одно: Норильск! Там ответственность… Не каждому по плечу…
— Завенягин, и куда тебя теперь?
— Заместителем…
— Заместителем кому? Старшим заместителем младшего говновоза?
— Нет. Заместителем Народного комиссара внутренних дел. Лаврентию Павловичу Берии заместителем…
— Авраамий Павлович… дорогой вы наш дружище, поздравляю! От всей души поздравляю! Я ж всегда знал… большому кораблю… так сказать… большое плавание… Уж я обстановку чую…
И по огромному залу, по толпе делегатов, как рябь по воде: Авраамию Палычу повышение! Да какое! Самому Лаврентию Палычу заместителем! Вот это дуэт! Золотая пара. Тандем. Ведь как получается: отлучился товарищ Берия на полчаса в Кремль, к товарищу Сталину на доклад, а в это время боевой пост, считай, без присмотра. Вот где слабость-то была. Вот чем враги воспользоваться могли! А теперь… теперь врагам не выгорит! Лаврентий Павлович Берия может спокойно отлучиться, ведь вместо него — Завенягин! Лучшего на этот пост и не сыскать! А товарищ-то Сталин, а! Миллионы людей в его подчинении, а выбрать надо только одного. И ведь выбрал же! Именно того, кто для этого поста прямо и создан!
Движение в зале. В кулуарах то есть. То движение, которое нам в школе демонстрируют, когда о магнетизме говорят: по столу рассыпали горсть стальных опилок, поднесли маленький магнитик — р-р-раз! И все опилки на магнитик развернулись. Это же явление можно школьникам демонстрировать на другом примере: вошел в многолюдный зал новый заместитель Народного комиссара внутренних дел товарищ Завенягин Авраамий Павлович — р-р-раз! И сразу тысячи товарищей к нему развернулись. И потянулись. И заспешили:
— Авраамий Палыч, радость-то какая!
6В испанской группе новенькая. Она вошла как-то незаметно, и сначала на нее не обратили внимания. А потом переполох: новенькая, новенькая!
Мы так устроены: тому, кто среди нас новый, мы уделяем много вежливого дружеского внимания, мы помогаем ему, мы объясняем ему непонятное. За этим стоит весьма простое психологическое обстоятельство: смотри, говорим мы новенькому, ты ничего не знаешь, ты ничего не понимаешь, а мы все знаем, мы все понимаем.
В спецгруппах нет имен. Тут все под агентурными псевдонимами. В группе шесть девочек: Гюрза, Зараза, Клякса, Сосулька, Холера, Заноза.
И одна запасная.
Испанская группа — особого отбора. У Гюрзы — орден Красного Знамени. У Заразы и Кляксы — по ордену Красной Звезды. У Сосульки и Холеры — медали «За отвагу». У Занозы — «За боевые заслуги». С гордостью девочки ордена-медали носят. Товарищ Сталин зря орденами не бросается. Жаль, что никто их тут не видит. В орденах. Кроме орденов-медалей, у всех еще и значки: «ГТО», «Ворошиловский стрелок», парашютики с трехзначными накладными золотистыми цифрами.
Знают девочки: скоро под глубокое прикрытие. Потому снять придется ордена-медали-значки. Может, навсегда. А у новенькой — ни орденов, ни медалей. И значок у нее всего один — парашютик без цифры, число прыжков означающей. Так начинающие делают: отрывают висюльку, на которой количество прыжков выбито, вроде висюлька сама оторвалась-отвертелась-потерялась, чтобы никто не знал, два у них прыжка или только один. Правда, такие значки носят и самые лучшие мастера: просто парашютик с оторванной висюлькой. Мастера уже вышли из того возраста, когда важно помнить и каждому встречному, грудь распахнув, показывать, 600 у тебя прыжков или 700. Мастера считают себя просто парашютистами, знают: равных им все равно нет. Но к новенькой это явно не относится. Она на мастера парашютного не тянет. Просто по виду не тянет. Не та комплекция. Ее так сразу и видно: запасная. Она и ростом меньше всех, и телом не вышла. И нет в ней вида того радостно-победного, который основному составу присущ.
Правда, в испанской группе не принято чувство торжествующего превосходства демонстрировать: мол, мы парашютисты с сотнями прыжков, а ты начинающая; мол, у нас ордена-медали, а у тебя их нет. Понимают девочки: если новенькая попала в спецгруппу, значит, будут и у нее медали, а может быть, и ордена. Правда, она не в основном составе. Она лишь запасная. Основную часть программы подготовки она пропустила. За основным составом ей все равно не угнаться. Потому ей надо помочь.
— Слушай, новенькая, нас уже возили в зеркальный зал и скоро повезут еще. Мы тебе расскажем про зеркальный зал. А еще мы сами без приказа решили в свободное время говорить только на испанском языке. Как ты на это смотришь? Одобряешь?
Смутилась новенькая, глаза опустила:
— Si, estar bien[1]
7Учебная точка испанской группы на шесть кандидатов — каждой комната отдельная. А новенькой, запасной, комнаты не выпало. Потому дополнительную кровать в коридоре поставили. И ничего страшного. Тут все свои. Посторонних нет. Потому в отдельной комнате или в общем коридоре — велика ли разница? Возле кровати — тумбочка. В стенке — гвоздь. Зубную щетку — в тумбочку. Шинель — на гвоздь. Солдатский вещмешок — под кровать. А на стенку у кровати она кнопочками приколола портрет товарища Сталина. Улыбнулась чему-то своему. Укрылась с головой. И уснула. Ей снилась белая пушистая собака с голубыми глазами.
ГЛАВА 9
Веселье ежовское с тормозов сорвало. Веселье — вразнос. Уже не нервное веселье — истерическое.
Хохочут монахини звериным хохотом. Пьют. Целуются. Ругаются. Плачут. И снова пьют.
Тает круг. Потому каждый вечер об одном: кого сегодня взяли? Кого сегодня возьмут? О завтрашнем дне говорить не принято. И думать не принято. До завтрашнего дня еще дожить надо. Почему ежовцы здесь собираются? Потому, что привыкли. Когда Николай Иванович был Наркомом внутренних дел, когда расстрелы шли конвейером, центровые ежовцы, любители мужского общества, собирались тут, чтобы расслабиться. Прямо скажем, работа нервная. Без морфина не получалось. А тут, у Николая Ивановича, на маскарадах морфин подавали как угощение — как коньяк подают, как шампанское.
